Десятый месяц беременности

Как стать звездой

Будучи совсем маленькой девочкой, я обожала наряжаться в мамины платья и туфли, сооружать себе немыслимые прически и скакать перед огромным зеркалом, держа в руках венчик для взбивания яичных белков. Венчик был микрофоном, а я — суперпопулярной певицей, выступающей перед многоты­сячной аудиторией. Прошли годы, и я остановила свой выбор на более проза­ичной профессии, но лишь сейчас смог­ла в полной мере оценить мудрость сво­его решения.

Дата родов неумолимо приближалась, и интерес к моей персоне резко возрос. Теле­фон звонил, не умолкая, а я была вынужде­на целыми днями давать интервью, отвечая на одни и те же вопросы: «Живот не тя­нет?», «Когда собираешься в роддом?», «Имя выбрала?». Моя мама считала своим долгом названивать каждые полчаса. Но окончательно доконала меня приятельница, загадочным голосом поинтересовавшаяся: «Ну как, ты еще не уже?»

В день предполагаемой даты родов меня так извели, что я перестала подходить к те­лефону, предварительно накрыв его подуш­кой, а мобильник и вовсе выключила. Через два часа в состоянии полной невменяемос­ти с работы примчался мой муж и прямо с порога завопил:

— Почему ты еще здесь? Я удивилась:

— А где ж мне быть?

— В роддоме, конечно. Твой мобильник не отвечает, я решил, что начались схватки, и ты не можешь говорить. Позвонил Сер­гею Николаевичу, он сказал, что ты в боль­ницу не поступала, — Олег в изнеможении опустился на стул, словно схватки начались у него, и укоризненно добавил: — Я так разволновался, а ты стоишь как ни в чем не бывало.

—  Не обижайся, просто от бесконеч­ных телефонных звонков у меня разболе­лась голова. А чтобы тебя окончательно утешить, могу прилечь, — рассмеялась я и про себя подумала, как непросто, должно быть, живется знаменитостям, находящим­ся под постоянным пристальным внимани­ем окружающих. И как здорово, что я стала стоматологом, а не подалась в певицы.

Итак, предполагаемая дата родов оста­лась позади. Сергей Николаевич, осмотрев меня, сообщил, что еще дней пять вполне можно походить, а там, мол, будет видно. Я почувствовала, что начинаю впадать в па­нику. У меня ведь даже живот не опустился! К тому же я вычитала, что, когда плацента начнет стареть, снабжение моего малыша кислородом и питательными веществами будет нарушено и родовую деятельность придется стимулировать искусственно, а мне этого ох как не хотелось.

Вернувшись от врача, я уселась у окна, с тоской наблюдая «кипение» жизни под яростными солнечными лучами. Стояла не­вероятная жара, друзья и знакомые разъез­жались кто куда: на дачу, к морю. Подружки сметали с магазинных полок купальники и обтягивающие коротенькие топы, а я... при­нялась в очередной раз сметать с книжных полок несуществующие пылинки. Гене­ральная уборка с недавних пор преврати­лась для меня в этакое лечение от бездей­ствия и хандры. Катька, заскочившая после работы меня навестить, с видом знатока прокомментировала мои действия:

— Все ясно — у тебя синдром вития гнезда. Это у всех беременных так бывает.

Магический ритуал

Приближались выходные. Малыш ти­хонько копошился внутри, не предприни­мая никаких попыток выбраться наружу. Мое мужество было на исходе, когда Олегу неожиданно пришла в голову гениальная мысль:

— Завтра мы едем на дачу, — жизнера­достно возвестил он, укладываясь пятнич­ным вечером в постель. —  Самое время, — недовольно про­бубнила я. — Что, твоя мама не может без нас справиться с обильным урожаем сель­дерея?

— Нет, дело не в сельдерее. Просто я вспомнил, что когда мы ездили на дачу в начале лета, у тебя там начались эти... ну...

— Схватки, — подсказала я.

— Вот-вот. Я подумал, чтобы малышу захотелось родиться, его нужно опять от­везти на дачу.

Скептически скривившись, я легла спать. А утром безропотно позволила увез­ти себя за 60 км от ближайшего роддома. День прошел чудно. Мы сходили в лес, про­гулялись вокруг озера и даже были допуще­ны свекровью к смородиновым кустам, щедро увешанным гроздьями ярко-красных ягод. Я, правда, к ним так и не прикосну­лась, опасаясь аллергии. Оставалось лишь облизываться, наблюдая, как мой благо­верный целеустремленно объедает второй куст. Мы много болтали и смеялись, напе­ребой описывая крохе окружающую нас красоту.

Из первых уст

Ох, мамочка, если бы ты только зна­ла, как мне страшно при мысли о том, что я должен покинуть мой привычный, обжитой мир. Конечно, находиться здесь становится все неудобнее —тес­нота, духота; но кто знает, что ждет меня ТАМ? Сегодня вы с папой так веселитесь, что я подумал — воз­можно, все не так уж и плохо. Наверное, стоит рискнуть, тем более что ты обещала всегда быть рядом...

Вечером я заметила, что мой живот как будто обвис.

— Чудеса! — хохотал Олег. — Сморо­диной объелся я, а живот обвис у тебя.

Но я догадалась, что это опустилось дно матки. Мой малыш готовится. Значит, уже скоро. Мы с мужем не стали рисковать и вечером вернулись домой.

Жертва сериалов

Когда опустился живот, стало легче дышать и ощущение, что желудок начина­ется прямо от горла, исчезло. Зато появи­лась новая напасть. Я и до этого частень­ко бегала в туалет, а теперь и вовсе кур­сировала туда и обратно с периодич­ностью загородной электрички в разгар дачного сезона.

В ночь с воскресенья на понедельник я проснулась от острой боли в ноге. Мою бедную конечность свело судорогой. Воз­можно, малыш что-то пережал там внут­ри. Сон как рукой сняло, и я решила вый­ти на балкон подышать свежим воздухом. Задумчиво глядя на звезды, я машинально растирала ноющую поясницу. Внезапно внизу живота появилось какое-то новое ощущение. Совсем короткое, но отчетли­вое. Я продолжала массировать поясницу, прислушиваясь к себе. Через какое-то время новое ощущение возникло опять. Неужели началось? Или еще нет?

Мне тут же вспомнилась героиня мыльного сериала, за жизненными пери­петиями которой я иногда наблюдала от нечего делать. Встав однажды утром с постели, девица томно захлопала густо накрашенными ресницами, приложила руку к привязанной у талии подушке, ими­тирующей беременность, и проворковала: «Дорогой, я чувствую — уже пора. Отве­зи меня в роддом». Как все просто и эле­гантно в кино. А я неожиданно растеря­лась, не зная, что предпринять: то ли по­пытаться засечь время между схватками, чтобы понять, действительно ли это схватки; то ли разбудить мужа (хотя чем он мне поможет?); то ли сразу позвонить

Сергею Николаевичу и переложить всю ответственность за происходящее на его широкие плечи...

Пару раз глубоко вздохнув, я решитель­но отправилась за часами. Через час наб­людений стало ясно, что мои ощущения в животе достаточно регулярны и исчезать не собираются. Когда я поняла, что и правда «началось», то неожиданно для себя самой успокоилась. Нежно погладив животик, я сказала: «Вот и умничка. Не бойся, вместе мы обязательно справимся, и все у нас бу­дет замечательно».

Подойдя к кровати, я, подражая героине сериала, ласково потрепала мужа по плечу. Олег моментально вскочил, и уставился на меня сонными глазами.

— Дорогой, — проворковала я. — Ка­жется, уже пора. Отвези меня в роддом.

Дорогой в панике заметался по комнате, не попадая ногами в штаны и путаясь в рукавах рубашки. А я подумала, что до мыль­ной героини мне все-таки далеко: прическа среди ночи далека от совершенства, а до ма­кияжа и вовсе руки не дошли.

Место встречи изменить нельзя

Вот я и в приемном покое. Сергею Ни­колаевичу мы позвонили из машины, и он обещал приехать как можно скорее. Ко­нечно, было не слишком удобно будить его в 5.30 утра, но мой мудрый супруг ска­зал, что человек, ставший врачом, вряд ли рассчитывал работать с 9 до 18 часов и отмечать праздники исключительно в кру­гу семьи.

Олег держался молодцом, но я видела, что ему не по себе. Перед тем как расстать­ся, он прошептал мне на ухо: «Все будет хо­рошо. Я тебя люблю. Если что, звони». Я согласно покивала, хотя и не очень поня­ла — «если что...»?

Наконец оформление и гигиенические процедуры остались позади, и медсестра от­вела меня в палату.

Палата у меня замечательная, одноме­стная, с огромным окном во всю стену. Кресло для родов находится здесь же, зна­чит, в последний момент бежать никуда не придется. Есть и туалет с небольшой душе­вой кабинкой. Это здорово, ведь вода помо­гает уменьшить боль при схватках. Я обош­ла палату кругом, посмотрела в окно на ру­мяное солнышко и улыбнулась — отличное место для первой встречи.

Схватки постепенно усиливались, но было еще не слишком больно. Я бродила по палате, поглаживая живот: «Не вол­нуйся, маленький, мамочка с тобой. По­терпи немножко». Ну, насчет «быстрень­ко» я, конечно, погорячилась, ведь период схваток длится при первых родах от 8 до 12 часов, а то и больше. От такой перспекти­вы у меня мороз по коже пробежал. Оста­ется только надеяться на собственную матрицу терпения, а каково сейчас моему крохе, даже подумать страшно. Какая-то неведомая сила сжимает бедняжку, и ниче­го поделать с этим нельзя.

Из первых уст

Мамочка, милая! Что происходит? Ты так звала меня в свой светлый заме­чательный мир, и что получилось? Ма­мочка, помоги мне...

В палату вошла медсестра и прикатила какой-то прибор на колесах. Следом за ней вошел Сергей Николаевич:

— Каку нас дела? — поинтересовался он. Я криво улыбнулась.

— Ложитесь, я вас осмотрю. Так, шей­ка открывается, все идет по плану. Сейчас запишем сердцебиение плода.

Мой живот облепили какими-то дат­чиками, и из прибора медленно пополз­ла бумажная лента, в которую доктор тут же принялся с интересом вгляды­ваться.

— Здесь фиксируются показатели серд­цебиения плода и маточных сокраще­ний, — объяснил доктор. — Полежите так немного.

Мне показалось, что это «немного» тянулось целую вечность. Слушая жуж­жание прибора, я мечтала лишь об од­ном — поскорее оказаться в душевой, чтобы унять разгоревшуюся внутри меня боль.

Из первых уст

Ой, мамочка, ну что же ты улеглась? Неужели вздумала спать в такой ответ­ственный момент? Когда ты ходила, продвигаться по чуть-чуть было удоб­нее. Эх, я от тебя такого не ожидал. А может, я чем-то провинился? Как мне все исправить? Я чувствую себя таким беспомощным! Ну вставай же! Уф, нако­нец ты меня услышала. А что это у те­бя там журчит? Как здорово ты приду­мала!

«Конец света»

Горячая боль сжимает и выворачивает наизнанку. Меня будто стирают в машинке. Скоро извлекут и положат «под утюг». После очередного осмотра доктор «обнаде­живает»:

— Осталось совсем чуть-чуть. Часа полтора-два, не больше.

Два часа! Да разве я смогу продержать­ся еще два часа? Знаю: миллионы женщин прошли через подобное испытание, но это почему-то совсем не утешает. Схватки все сильнее, интервалы — короче. Кусаю губы, чтобы не закричать. Не хочу, чтобы появле­ние крохи на свет сопровождалось моими криками. И все же стон рвется из груди, ме­шая дышать. Вот снова накатило. Склады­ваюсь пополам, упираясь руками в батарею возле окна. Моя подушка — на подоконни­ке. Зарываюсь в нее лицом, стискиваю зу­бы и мычу. Господи, да когда же это кончит­ся? Ох, малыш, как там, еще не брезжит свет в конце тоннеля?

Из первых уст

Все, это конец. Мне не спастись. К чему все эти страдания, если я так и не увижу тот, другой мир, а мой старый мир рухнул, развалился на части, перес­тал существовать...

Очередной осмотр. Кажется, больнее уже быть не может. Доктор говорит:

— Пора. Идем на трон.

Я совершенно не понимаю, при чем здесь трон, но покорно отрываюсь от подо­конника и взбираюсь на кресло.

Вокруг целая бригада врачей. Сергей Николаевич улыбается мне:

— Ну, пришло время потрудиться. Можно подумать, до этого пришлось

бездельничать, злюсь я. И вдруг какое-то новое ощущение захватывает меня цели­ком. Боль отступает на второй план, и я уже не принадлежу себе. Вцепившись мертвой хваткой в поручни, начинаю ту­житься изо всех сил, проталкивая к свету своего малыша.

— Так, так, молодец! Давай еще! А те­перь отдохни. Дыши, дыши... — командует акушерка.

Из первых уст

Что это там, впереди? Может, это и есть выход? Эй, кто-нибудь, помоги­те! Не слышат. Какие-то люди кричат: «Давай, давай!» Они хотят, чтобы я все сделал сам? Ну ладно, я буду ста­раться изо всех сил! Я смогу! Я так хочу увидеть мою маму, я так хочу жить!

Здравствуй, это я!

— Старайся, не жалей себя. Еще нем­ножко, — акушерка будто рожает вместе со мной. — Вот уже и головка показалась.

Умничка! Ну-ка, еще разок! А вот и наш бо­гатырь.

Красный туман в глазах рассеивается, и я вижу... Господи, какое чудо! Это мой ма­лыш! Кричит... Его кладут мне на живот, он пытается свернуться клубочком. Не полу­чается. Лапушка...

— Сыночек! — шепчу я сквозь слезы и легонько глажу малыша по головке.

Что я чувствую в этот миг — невозмож­но передать словами: восторг, облегчение, счастье, умиротворение и любовь, такую огромную и всеобъемлющую.

Отпульсировала пуповина, ее перереза­ют и малыша уносят, чтобы помыть, взве­сить, измерить... Отходит послед.

И вот меня везут на каталке в палату, рядом идет акушерка и несет на руках моего Егорку. В палате мы остаемся одни, я прик­ладываю малыша к груди. Господи, как он забавно чмокает, кося на меня прищурен­ным глазом! Приятного аппетита.

— Все хорошо, — шепчу я. — Больше мы никогда не расстанемся...

Из первых уст

Мамочка, я смог, у меня получилось! Ах, какой яркий, необыкновенный свет! Я кричу изо всех сил, пусть все знают, что я родился. Ой, кто это? Неужели... Мамочка, это ты? Ну да, я слышу стук твоего сердца, такой родной и знако­мый. Вот и встретились. Совсем так, как ты хотела. Я устал. Сейчас бы поспать... Спой мне, пожалуй, ту песенку, про рыбок в пруду и птичек в саду.

Ой, куда это меня несут? Опять что-то журчит, оно теплое и прият­ное. А ты была права, здесь действи­тельно неплохо. Да что там говорить, здесь просто замечательно! Теперь я знаю, что страдал не зря. Интересно, кормить тут будут? А что это так вкусно пахнет? Дай-ка попробовать. О-о, это даже лучше морковных котле­ток! Сладенько... Ты что-то говоришь, мамочка? С удовольствием бы побол­тал, вот только извини, рот занят, да и спать так хочется...

Акушерка приносит мой мобильный.

— Олежка, у нас родился сын. Позд­равляю, ты стал папой.

Трубка какое-то время молчит и нако­нец я слышу:

— Спасибо, солнце мое, я вас люблю...